Когда́ мне бы́ло лет шесть и́ли шесть с полови́ной, я соверше́нно не знал, кем же я в конце́ концо́в бу́ду на э́том све́те. Мне все лю́ди вокру́г о́чень нра́вились и все рабо́ты то́же. У меня́ тогда́ в голове́ была́ ужа́сная пу́таница, я был како́й-то расте́рянный и ника́к не мог то́лком реши́ть, за что же мне принима́ться.
То я хоте́л быть астроно́мом, чтоб не спать по ноча́м и наблюда́ть в телеско́п далёкие си́ние звёзды, а то я мечта́л стать капита́ном да́льнего пла́вания и посети́ть далёкий Сингапу́р, и купи́ть себе́ там заба́вную обезья́нку. А то мне хоте́лось преврати́ться в машини́ста метро́ и ходи́ть в фо́рменной фура́жке и крича́ть то́лстым го́лосом :
– Го-о-то́в!
И́ли у меня́ разгора́лся аппети́т вы́учиться на тако́го худо́жника, кото́рый рису́ет на у́личном асфа́льте бе́лые поло́ски для мча́щихся маши́н. А то мне каза́лось, что непло́хо бы стать отва́жным путеше́ственником и переплы́ть все океа́ны, пита́ясь одно́й то́лько сыро́й ры́бой.
А на друго́й день мне уже приспи́чило стать боксёром, потому́ что я уви́дел в телеви́зоре ро́зыгрыш пе́рвенства Евро́пы по бо́ксу. Как о́ни молоти́ли друг дру́га! А пото́м показа́ли их трениро́вку, и тут они́ колоти́ли уже́ тяжёлую ко́жаную «гру́шу» – тако́й продолгова́тый тяжёлый мяч, по нему́ на́до бить и́зо всех сил, что́бы развива́ть в себе́ си́лу уда́ра. И так нагляде́лся на всё э́то, что то́же реши́л стать са́мым си́льным челове́ком во дворе́.
Я сказа́л па́пе:
– Па́па, купи́ мне гру́шу!
Он сказа́л:
– Сейча́с янва́рь, груш нет. Съешь пока́ морко́вку.
Я рассмея́лся:
– Нет, па́па, не таку́ю! Ты, пожа́луйста, купи́ мне обыкнове́нную ко́жаную боксёрскую гру́шу!
– А тебе́ заче́м? – сказа́л па́па.
– Тренирова́ться, – сказа́л я. – Потому́ что я бу́ду боксёром.
– Ско́лько же сто́ит така́я гру́ша? – поинтересова́лся па́па.
– Пустяки́ каки́е-нибудь, – сказа́л я. – Рубле́й де́сять и́ли пятьдеся́т.
– Перебе́йся ка́к-нибудь без гру́ши. Ничего́ с тобо́й не случи́тся.
И он пошёл на рабо́ту.
А я на него́ оби́делся за то, что он мне отказа́л. И ма́ма сра́зу же заме́тила, что я оби́делся, и то́тчас сказа́ла:
– Я, ка́жется, что́-то приду́мала.
И она́ наклони́лась и вы́тащила из-под дива́на большу́ю корзи́нку; в неё бы́ли сло́жены ста́рые игру́шки, в кото́рые я уже́ не игра́л. Потому́ что я уже́ вы́рос и о́сенью мне должны́ бы́ли купи́ть шко́льную фо́рму и карту́з с блестя́щим козырько́м.
Ма́ма ста́ла копа́ться в э́той корзи́нке, и, пока́ она́ копа́лась, я ви́дел мой ста́рый трамва́йчик без колёс, ду́дку, волчо́к, обры́вок па́руса от ло́дки и мно́го ещё ра́зного игру́шечного ути́ля. И вдруг ма́ма доста́ла со дна корзи́нки здорову́щего плю́шевого Ми́шку. Она́ бро́сила мне его́ на дива́н и сказа́ла:
– Вот. Это тот са́мый, что тебе́ тётя Ми́ла подари́ла. Тебе́ тогда́ два го́да испо́лнилось. Хоро́ший Ми́шка, отли́чный. Погляди́, живо́т како́й то́лстый. Чем не гру́ша? Ещё лу́чше! И покупа́ть не на́до. Дава́й трениру́йся. Начина́й.
И тут её позва́ли к телефо́ну, и она́ вы́шла в коридо́р.
А я о́чень обра́довался, что ма́ма так здо́рово приду́мала. И я устро́ил Ми́шку поудо́бнее на дива́не, что́бы мне сподру́чней бы́ло об него́ тренирова́ться и развива́ть в себе́ си́лу уда́ра.
Он сиде́л пе́редо мной тако́й шокола́дный, и у него́ бы́ли ра́зные глаза́: оди́н его́ со́бственный – жёлтый, стекля́нный, а друго́й большо́й бе́лый – из пу́говицы. Ми́шка дово́льно ве́село смотре́л на меня́ свои́ми ра́зными глаза́ми, а о́бе руки́ по́днял кве́рху, как бу́дто шути́л, что он уже́ зара́нее сдаётся…
И я вот так посмотре́л на него́ и вдруг вспо́мнил, как давны́м-давно́ я с э́тим Ми́шкой ни на мину́ту не расстава́лся, повсю́ду таска́л его́ за собо́й, и сажа́л его́ за стол ря́дом с собо́й обе́дать, и корми́л его́ с ло́жки, и у него́ така́я заба́вная мо́рдочка станови́лась, когда́ я его́ че́м-нибудь перема́зывал, пря́мо как жива́я, и я его́ спать с собо́й укла́дывал, и шепта́л ему́ ра́зные ска́зки пря́мо в твёрденькие у́шки, и я его́ люби́л тогда́, люби́л всей душо́й, я за него́ тогда́ жизнь бы отда́л. И вот он сиди́т сейча́с на дива́не, мой бы́вший са́мый лу́чший друг, настоя́щий друг де́тства. Вот он сиди́т, смеётся ра́зными глаза́ми, а я хочу́ тренирова́ть об него́ си́лу уда́ра…
– Ты что? – сказа́ла ма́ма – она́ уже́ верну́лась из коридо́ра. – Что с тобо́й?
А я не знал, что со мной, я до́лго молча́л и отверну́лся от ма́мы, что́бы она́ по го́лосу не догада́лась, что со мной, и я задра́л го́лову к потолку́, что́бы слёзы вкати́лись в меня́ обра́тно, и пото́м, когда́ я скрепи́лся немно́го, я сказа́л:
– Ты о чём, ма́ма? Со мной ничего́… Про́сто я разду́мал. Про́сто я никогда́ не бу́ду боксёром.
Друг детства
